В начале 1990-х гг., после падения «железного занавеса» и открытия границ в странах Центральной и Восточной Европы, многие немцы загорелись идеей посещения своей прежней родины, которую они были вынуждены покинуть после 1945 г. В одной из подобных туристических групп находился родившийся в Гумбиннене Джерри Линденштраус и его сын Лесли. Как граждане США и евреи по национальной принадлежности они обладали несколько иным восприятием ситуации.
Гражданин США Джерри Линденштраус путешествует со своим сыном Лесли в 1992 г. из Берлина на свою прежнюю родину – в Гумбиннен (рус. – Гусев):
На следующий день мы взяли такси до вокзала, который находился в пяти минутах от отеля, о чем я до этого не знал. Естественно, Лесли казалось бессмысленным приезжать на вокзал за два часа до отхода поезда, но остальные немцы были там в такую же рань. Водитель такси был очень недоволен столь коротким отрезком, т.к. он из-за этого потерял свою позицию в очереди за клиентами – водители такси во всем мире одинаковы. Наш поезд отправлялся с 12 пути, это был спецпоезд для тура в Восточную Пруссию. При слове «спецпоезд» у меня мурашки побежали по спине, я неизбежно подумал о депортациях евреев и других жертв нацизма, отправленных в спецпоездах в концентрационные лагеря.
Тур был организован в основном для немцев, которые были депортированы в 1945 г. русскими со своей родины и проживают сегодня в Западной Германии. Все они не видели свою родину более 40 лет. После Второй мировой войны Восточная Пруссия была поделена между Советским Союзом и Польшей. В русской половине, откуда родом я сам, находилась запретная военная зона. Когда Красная армия победила немецкий вермахт и оккупировала Восточную Пруссию, все гражданские лица немецкой национальности были высланы, а на их место прибыли русские поселенцы. Конечно, сегодня никто уже не разговаривает по-немецки, улицы были переименованы, даже города сменили свои названия. Кенигсберг как и раньше является столицей региона, но давно зовется Калининградом, а Гумбиннен, мой родной город, обозначен на карте как Гусев.
Сидя в поезде с остальными двумя сотнями немцев, я был охвачен смешанными чувствами. Те, кто был моего возраста или постарше, все были родом из Восточной Пруссии, все они предприняли это путешествие, чтобы вновь увидеть свою старую родину и показать своим детям и внукам, где они родились и когда-то жили. Большая разница состояла в том, что Лесли и я были, пожалуй, единственными евреями в составе этого поезда.
Я получил информацию об этой специально организованной ознакомительной поездке в немецком консульстве в Нью-Йорке: она должна была начаться из Берлина и пройти через Варшаву в Гродно. Там нас должны были на автобусе доставить через Литву в Россию. Первой остановкой был Гумбиннен, второй – Кенигсберг, а третей – Данциг, принадлежащий ныне Польше бывший Гданьск, а затем – обратно в Берлин. Запланированная продолжительность составляла шесть дней. […]
Как только поезд тронулся, все вышли в коридор и стали смотреть в окно, мы тоже. Разговоры велись только на немецком. Среди пассажиров было много семей, в большинстве случаев семейные пары моего возраста с взрослыми детьми. Все пребывали в хорошем настроении в ожидании встречи со своей старой родиной. Но я не знал, что меня ожидает, особенно потому, что я очень мало мог вспомнить о Гумбиннене, который я покинул еще ребенком. Все, что я помнил, - название улицы, на которой стоял наш дом, выполненный моим кузеном план города и пару старых фотографий нашего дома и магазина.
Через какое-то время попутчики заговорили с нами на немецком. Я ответил на этом же языке и объяснил, что мой сын говорит только на английском. Это вызвало любопытство.
«Где Вы живете?» - спросили они на немецком.
«В Нью-Йорке», - отвечал я.
«А куда Вы едете?» - спросили меня
«В Гумбиннен», - ответил я, - «я там родился».
Затем последовал вопрос, когда и зачем я покинул Германию. «В июле 1939», - ответил я. Это открыло им глаза, теперь они знали, что мы – евреи. Вокруг нас стремительно образовалась группа, мы стали аттракционом, как будто наши немецкие попутчики никогда не видели евреев. Все хотели с нами пообщаться, многие беседовали с Лесли на английском языке.
У меня было смешанное чувство при разговоре с немецкими сверстниками, они очень быстро начали обороняться. Обычно звучали фразы, типа: «Я был в русском плену» или «Я был во время войны в американском плену и не знал, что происходило в Германии». Молодые немцы были более открыты и гораздо приятнее. У них не было комплекса вины. Разговоры в коридоре поезда продолжались до полуночи, затем мы решили лечь спать. В Польше поезд сделал только одну остановку в Варшаве. У нас был заказан завтрак в вагоне-ресторане в 8 часов. За завтраком прерванные полуночные разговоры продолжились. Мы сидели за большим столом в вагоне-ресторане. Почти все теперь разговаривали на английском и рассказывали нам истории из прошлого Восточной Пруссии. Мы познакомились с несколькими симпатичными супружескими парами, с которыми мы впоследствии часто встречались.
Мы прибыли в Гродно, откуда после обеда на современных автобусах мы должны были отправиться в Гумбиннен. Так называемый обед был особым переживанием. Сначала мы были вынуждены долго ждать на парковке под палящим солнцем, пока нас группами примерно по 40 человек проведут в ресторан. Еда была невкусной, обслуживание ужасным, при этом в жару выше 30 градусов не было кондиционера. После обеда мы вновь были вынуждены ждать на парковке, на этот раз автобуса. Внезапно мы увидели, что один человек из нашей группы упал без чувств на землю. Через некоторое время прибыла скорая помощь, позже мы узнали, что человек стал жертвой солнечного удара.
Более полутора часов мы напрасно прождали обещанных современных автобусов, которые так и не прибыли. Наконец руководитель поездки нанял старые школьные автобусы с неудобными сидениями. Тем временем наш попутчик вернулся из больницы, и, несмотря на значительное опоздание и жару, все были в хорошем настроении.
Мы ехали по проселочной дороге, по обе стороны которой росли огромные деревья, наклонявшиеся тут и там над асфальтированной дорогой и создававшие впечатление, что мы проезжаем через зеленый туннель. Мы пересекли русско-литовскую границу и прибыли в русскую часть когда-то восточнопрусской области. По реакции в автобусе стало ясно, что мы приближаемся к Гумбиннену, ибо некоторые узнали местный ландшафт. Дорога вела нас через прекрасную местность. Мне никто никогда не рассказывал, что окрестности Гумбиннена столь живописны. Наши немецкие попутчики стали распевать немецкие народные песни, среди которых, конечно, марши. Я узнал некоторые мелодии. Я уверен, что некоторые из моих друзей не очень уютно бы почувствовали себя в этой ситуации, ибо пение становилось все громче, почти как нацистская музыка, но мне это не мешало. Я был уверен, что многие из попутчиков здорово приложились к своим бутылкам шнапса, что помогло создать настроение.
Когда мы приблизились к городской черте, я прижал лицо к окну и стал разглядывать улицы. Все, что я мог увидеть, - автобусы и грузовики, почти полное отсутствие легковых автомобилей. Было полдевятого вечера, но до сумерек в это время года было еще далеко. Наша автобусная колонна остановилась в центре города, Лесли и я попрощались с нашими попутчиками, большинство которых отправилось дальше в Кенигсберг. Нас встретил один из волжских немцев, сотрудник турбюро, который немного говорил по-немецки. Он отвез нас в отель, где после долгих переговоров (на русском) выяснилось, что свободных мест нет. Он сказал, что мы не должны волноваться и отдал нам свою комнату. Он провел нас по лестнице наверх, и мы попали в его комнату. Это был самый ужасный гостиничный номер из всех мною виденных. Использованные полотенца на столе, незаправленные кровати, грязная ванная, грязная посуда. Я настоял, чтобы мы с Лесли оставили свои вещи в комнате нераспакованными, я хотел посмотреть наш бывший дом еще до наступления темноты. Перед отелем мы натолкнулись на другого волжского немца, который предложил свои услуги гида и у которого при себе был старый городской план с немецкими названиями улиц. Мы очень быстро нашли на плане Кенигсштрассе и Гинденбургштрасссе, на перекрестке которых находился наш дом. Внезапно я стал нервничать при мысли, что смогу прямо сейчас увидеть дом, в котором я родился.
Когда наш провожатый наконец сказал: «Здесь, напротив, на этом углу должен быть Ваш дом», - я быстро достал фотографию из моей сумки. Мы пересекли улицу, и это, действительно, было он, у него были те же самые изгибы, что и на картине, то же самое количество окон. С другой стороны, как мне сказали, протекала речка Писса. Лесли начал фотографировать дом, и вскоре вокруг нас собралась куча любопытных, которые хотели знать, что здесь нужно иностранцам. Русские жители дома стали смотреть на нас из окна и кричали вниз на русском языке, не хотим ли мы купить дом. На окнах сушилось белье. Главный вход был замурован и заменен двумя маленькими входами, скорее всего сейчас дом был разделен между несколькими семьями.
Тем временем наш гид вступил в разговор с жителями дома. Нам было предложено осмотреть дом изнутри, но я отказался – я все равно ничего не смог бы вспомнить. После двухчасового стояния перед домом мы покинули это место и возвратились обратно в отель. Я был очень взволнован, ведь я вновь увидел дом и улицу, где я провел первые пять или шесть лет жизни.
Мы вернулись в отель, чтобы поужинать. В баре отеля, где разливали только пиво и водку, сидело много пьяных немцев, путешествовавших с другими туристическими группами. Пробиться через эту толпу поющих было невозможно, так что мы решили пойти в зал ресторана. Мы уселись за стол, нам подали еду, к которой мы не притронулись, так как она выглядела, по нашему мнению, совершенно несъедобно. Мы наполнили наши желудки черным хлебом с маслом. Русская вода из бутылок имела явный «медицинский» привкус, так что мы заказали импортируемую Coca Cola, стоимостью 2 доллара за бутылку. В качестве десерта подали мороженое. «Наконец-то что-то съедобное», - радостно заключил Лесли, - «мороженое они уж точно не смогут испортить». Когда принесли десерт, мы оба затолкали в рот по большой ложке. Нам не повезло, по вкусу десерт совсем не напоминал мороженое. Однако немцы выглядели вполне довольными всем.
От нашего гида мы узнали, что нас разместили в бывшем отеле «Кайзерхоф», единственном хорошем отеле в городе. Мой кузен рассказал мне уже после моего возвращения, что наш отец каждый день ходил в этот отель, чтобы выпить чашечку кофе и съесть порцию выпечки. Насколько иначе все тогда должно было выглядеть! Наш магазин, находившийся с 1883 г. в семейном владении, до войны находился рядом с домом. Скорее всего, он пострадал во время боев за Гумбиннен или при воздушной бомбардировке. На его месте сегодня стоит один из построенных русскими пятиэтажных жилых домов, который уже начал разваливаться. Состояние новых домов было намного хуже, чем старых немецких или русских построек. Наш старый дом выглядел все еще стабильно и солидно, хотя он и не содержался в должном порядке и явно требовал покраски.
У нас был очень длинный день, поэтому мы пошли в номер и улеглись на постель в одежде, т.к. не захотели раздетыми ложиться на грязное белье. Полностью изможденные всеми событиями и поездкой мы вскоре заснули. На следующее утро после завтрака, состоявшего из кофе и черного хлеба, к нам пришел наш гид для осмотра города. До этого я еще раз убедился в том, что после обеда мы получим такси, которое довезет нас до аэропорта в Вильне, и меня заверили, что оно будет нас ожидать. Подобные переговоры в России сопровождаются громкими и оживленными дискуссиями, всегда привлекающими любопытных зрителей.
Когда я спросил нашего гида, возьмем ли мы машину, он со смехом покачал головой и сказал: «Гумбиннен – меленький город, мы пойдем пешком!» Мы шли чуть больше одного часа, он обращал наше внимание на все достопримечательности. Он упомянул также старое кладбище, на котором был и еврейский квартал. Но мы не пошли туда. Сегодня я жалею об этом решении, т.к. все мои бабушки и дедушки умерли в Гумбиннене еще до войны и, вероятно, покоились на этом кладбище. Мы увидели дом, где родился известный исследователь ракетной техники Вернер фон Браун, а также школу, которую посещал мой кузен Йохен.
Гумбиннен всегда был гарнизонным городом, так что неудивительно, что мы проходили мимо множества военных бараков, в которых размещались русские части. Магазинов не было вообще. Когда я спросил о причинах, мне объяснили, что никто не имеет достаточно денег, чтобы совершать покупки. Большинство населения работает на одной из двух крупных фабрик, остальные трудятся в поле.
Наша обувь была полностью в пыли, т.к. тротуары не везде были замощены. По пути назад в отель нам показали еще пару новых правительственных зданий, но в целом тур по городу принес лишь разочарование. Отличительный знак Гумбиннена – знаменитая скульптура лося, стоит сегодня в маленьком парке на бывшей Кенигсштрассе, а не на Магазинплатц напротив отеля «Кайзерхоф», где он размещался до войны.
На берегу реки Писса мы увидели тинэйджеров, держащихся за руки; даже в Гумбиннене есть романтика. Когда я спросил, откуда у молодежи джинсы, наш гид ответил: «Этот вид джинсов импортируется из Польши, они намного развитее, чем мы!»
Теперь мы ждали нашего такси: гид заверил, что достал для нас самый современный и лучший автомобиль. Хотя это была русская модель, но в чистом и хорошем состоянии. Но сначала мы должны были решить нашу проблему с визой. Водитель не говорил ни слова ни на немецком, ни на английском, так что я был вновь вынужден использовать нашего гида. Хотя у нас была российская виза, но не было литовской. И до нашей поездки я не смог ни у кого узнать, достаточно ли нам российской визы. Одноглазый водитель постоянно улыбался и через нашего гида дал понять, что мы не должны волноваться, он обо всем позаботится на границе. Мы забронировали билеты на рейс авиакомпании «Свисэйр» на 19 часов, нам предстояла еще четырехчасовая поездка на машине. Но я надеялся, что все пройдет благополучно, и мы вовремя прибудем в Вильнюс. Мы еще раз проехали через чудесные окрестности Гумбиннена с огромными липами и узенькими проселочными дорогами. Во время небольшого привала в тени одной из лип я подумал, что наша фамилия, Линденштраус, возможно происходит от этих деревьев.
Мы достигли границы, и я начал нервничать. Водитель взял наши американские паспорта, пока мы на русской стороне стояли в очереди машин. Мы без проблем проехали через мост в составе длинной колонны, тянувшейся в Литву. Когда подошла наша очередь на границе, водитель сделал нам знак оставаться в машине и вышел с нашими паспортами. Два молодых литовских солдата стояли со своими автоматами наперевес. Им едва ли исполнилось 17 лет. Они подошли к нашему автомобилю, рассмотрели паспорта и нас, рассмеялись и к нашему облегчению без проблем пропустили нас через границу.
Источник: Из книги Джэрри Линденштрауса: Потрясающее путешествие. Из Восточной Пруссии через Шанхай и Колумбию в Нью-Йорк.