Коллективные свободы
В так называемом Старом свете, в период со Средневековья вплоть до XVIII столетия понятие «свобода» употреблялось прежде всего во множественном числе: как правовые привилегии («свободы») отдельных групп и сословий.
В период существования Тевтонского ордена и начала средневекового поселенческого движения в «Прусской земле» впервые проявилось разделение на свободных и несвободных крестьян. Лично свободными были те крестьяне, которые оседали здесь на основании нового поселенческого права, ибо они не были обязаны нести какие-либо повинности. Несвободными, напротив, как правило становились проживавшие здесь издревле крестьяне, то есть пруссы.
Исторические исследования не смогли установить, сложилось ли у пруссов собственное понятие свободы. Однако это не помешало более позднему поколению, прежде всего авторам школьных учебников, спроецировать современные представления о «свободе» на пруссов – как правило с эпистолярной целью создания контраста с критически оцениваемой миссионерской и властной политикой Тевтонского ордена.
С XV века в центре внимания исторической науки оказались сословия и понятия коллективных свобод. При этом речь шла о процессе, начавшемся к этому периоду во многих странах и регионах Центральной и Восточной Европы. Речь шла о стремлении добиться от местного государя или королей как можно больше самостоятельности и политического влияния.
В «Прусской земле» этот процесс протекал особенно драматично: после поражения, нанесенного польско-литовскими объединенными армиями в 1410 г., Тевтонский орден столкнулся с финансовыми трудностями и попытался возложить на своих подданных бремя финансирования военных действий. В 1440 г. представители земского дворянства и городов основали «Прусский союз» и добились статуса действующего политического субъекта, что проявилось не в последнюю очередь в реализации собственной внешней политики в годы Тринадцатилетней войны (1454 – 1466 гг.), когда Союз пытался наладить тесные взаимоотношения с Королевством Польским. Ориентация на Польшу принесла свои плоды и в сфере идеалистического закрепления представления о сословных свободах в «Прусской земле», ибо польское дворянство с 1505 г. наслаждалось столь обширными привилегиями, закрепленными в Радомской конституции, что на ее основании стремительно распространилась поговорка «золотые польские вольности».
В последующие три столетия сословиям в западной «Прусской земле», с 1466 г. принадлежавшей Польше, удалось сохранить свою самостоятельность, укрепив тем самым и особый статус своей страны в составе Королевства Польского, несмотря на введение некоторых ограничений. Напротив, сословия в восточной «Прусской земле» - в сохранившемся Орденском государстве (с 1525 г. – Герцогстве Пруссия) – наслаждались этими свободами лишь в течение двух столетий: после Северной войны (1654 – 1660), которая привела к усилению княжеской власти, курфюрст Прусский и Бранденбургский Фридрих Вильгельм получил шанс подавить восстание сословий под предводительством Кристиана фон Калькштайна и Иеронимуса Рота, ограничив самым решительным образом сословные свободы в «Прусской земле».
Индивидуальная свобода
В XVIII веке, в эпоху Просвещения, пробил час нового понимания свободы, которое распространялось на всех людей универсально и одновременно индивидуально, без соотнесения с сословной принадлежностью. Крупным новатором этого нового понимания свободы стал кенигсбергский философ Иммануил Кант, чей категорический императив часто выражается в привлекательной формуле: «Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого». Наряду с университетской кафедрой Канта Кенигсберг превратился в один из важнейших центров еврейского просвещения.
Однако означало ли все это, что в дальнейшее развитие «Прусской земли» был заложен особый потенциал для индивидуальных, политических и культурных свобод? По крайней мере, сторонники индивидуальных свобод получили возможность ссылаться на кенигсбергскую духовную атмосферу позднего XVIII века, например, восточнопрусские либералы Иоганн Готфрид Гердер, Фердинанд Грегоровиус, Иоганн Якоби и еще позже Ханна Аренд, которая открыто призналась в своем восхищении Иммануилом Кантом.
После 1945 г. преемственность традиций сохранялась не в самой «Прусской земле», а в США, где нашли свое пристанище выжившие члены кенигсбергской еврейской общины и сама Ханна Арендт. Польские и советские новопоселенцы в «Прусской земле» осторожно пытались найти связь с некоторыми из этих традиций, например, когда в Калининградской области они присвоили имя Канта университету и некоторым школам, а в 1970-х гг. создали музей в родном городе Гердера Мораге. Однако еще большее значение имеет тот факт, что новым жителям «Прусской земли» удалось развить собственные представления о свободе, особенно в период коммунистического господства до 1989/91 гг. Они нашли выражение в жестах сопротивления диктатуре и самовольных интерпретациях регламентированного сверху быта.