Преодоленные конфликты
В последние 20-30 лет историческая оценка древних миграционных явлений претерпела значительные изменения. Так средневековое переселение народностей в Центрально-Восточной Европе долгое время считались показателем «германизации» этого региона. Однако, сегодня эти события более широко встраиваются в общеевропейский контекст: переселенцы, которые продвигались на эти территории не только из Германской империи, стремились к улучшению жизненных перспектив для себя и своих семей, они инициировали трансфер знаний и опыта, проявившийся в новых идеях для сельского хозяйства и ремесла, торговли и архитектуры. История миграции зальцбуржцев и мигрантов с Востока и с Запада лишена в сегодняшней науке прежнего конфессионального и этнического накала. Однако, если мы рассматриваем историю Средневековья и (раннего) Нового времени нейтрально, то это не относится в большинстве случаев к истории ХХ столетия.
«Горячая» история современности
Вплоть до сегодняшнего дня активно обсуждается значимый миграционный ракурс истории «Прусской земли», а именно принудительные миграции конца Второй мировой войны. В 1944/45 гг. они привели к многочисленным жертвам, были заново определены национальные границы, а воспоминания о недавнем прошлом региона были беспощадно вытеснены. В этом ракурсе наслаиваются друг на друга германские, польские, литовские и русские переживания и восприятия.
В Германии нарратив о бегстве, депортациях и переселениях длительное время развивался на основе настроения поражения и был нацелен исключительно на судьбу немецкого населения. Кое-что изменилось с 1990-х гг., когда тема стала открыто и публично обсуждаться в различных медиумах (газеты, журналы, телевидение и интернет, YouTube). В средствах массовой информации история бегства, депортаций и переселений развивается на сильном эмоциональном фоне, с другой стороны, наконец-то они принимают во внимание и судьбу других групп населения в Центрально-Восточной Европе (поляков, белорусов, украинцев или литовцев, которые с 1944/45 гг. отнюдь не добровольно покинули свои родные места и осели в совершенно им незнакомых местностях). В Польше и Литве история этих принудительных миграций вытеснялась из общественного сознания вплоть до политической трансформации 1989/91 гг., с тем чтобы с этого момента, возникнув буквально на пустом месте, стать наиболее дискутируемой темой современной истории. Здесь также принудительная миграция постепенно стала частью европейского контекста, так что бегство и депортации немцев рассматриваются совместно с переселениями польского, украинского, белорусского и литовского населения из бывших восточных областей Польши, которые отныне принадлежали Советскому Союзу. В России, напротив, бегство, депортации и переселения в «Прусской земле» почти не являются обсуждаемой темой. Подобная ситуация становится объяснимой, если учитывать, в сколь более значительном масштабе в самом Советском Союзе, в период сталинизма – 1930-1940-х гг., имели место депортации целых групп населения и сколь огромные человеческие потери Советский Союз понес во Второй мировой войне. На этом фоне события в Центрально-Восточной Европе с 1944/45 г. являются сравнительно unerheblich.
Подходы европейской памяти
Несмотря на примечательное сближение, общая европейская память о принудительных миграциях ХХ столетия – это задача будущего. В исторических исследованиях последних лет открываются пути, которые могут привести к ее исполнению. В нашем разделе «Миграция» уделяется внимание двум из них – мультиэтническому устройству региона и основному методическому вопросу в этой сфере исследований.
В последние годы в качестве важной причины бегства, депортаций и переселения была определена политическая утопия этнически гомогенного национального государства. При этом, следует рассматривать не только замыслы и мероприятия «победителей», но и события в конкретном месте. В случае «Прусской земли» утопия этнически гомогенных национальных государств натолкнулась на микроисторию прямых человеческих контактов, различные восприятия и образцы действий акторов на местах, а также на долгосрочные тренды. Бегство, депортации и переселения не являлись единоразовым событием 1944–48 гг., они постоянно определяли новые миграционные динамики последующих десятилетий и определяют до сих пор.
Одновременно бегство, депортации и переселения имели свою предысторию, для многих акторов и действующих лиц - в недавнем прошлом Второй мировой войны, с ее опытом военных действий и оккупационного господства. Этот опыт оказал решающее влияние не только на закрепление насильственных «методов», которыми решались вопросы депортаций и переселения, но и создавали для многих беженцев и (ново)поселенцев континуум постоянного «обязательства быть в пути». Сложные и противоречивые события бегства, депортаций и переселения в итоге ответственны за возникновение нарративов, а часто и исторических мифов, которые казалось бы логично и закономерно выдвигают на первый план какую-то отдельную перспективу. Часто подобные рассказы подтверждаются «достоверностью» фотоматериала или сообщений свидетелей. В действительности, часто здесь требуется особенно критический взгляд на контекст возникновения, цели и использование данных материалов.